30.10.2023
«И вот я вновь перед судом, мне зачитали обвиненье,
Статью какую-то дают, указ о новом преступлении.
Я жить рождён иль умереть? Скажите! Что же вы молчите?
Зачем смерть ждать так много лет?
Вы лучше сразу застрелите…»
Узник ГУЛАГа
Немилосердный 1937-й
«Зорин Иван Иванович. Родился в 1900 г., Юргинский р-н, д. Хмелеве; Ссыльный. Крестьянин. Проживал: п. Лиственничный Кондинского р-на. Арестован 18 сентября 1937 г. Приговорён: тройка Омского УНКВД 15 ноября 1937 г. Приговор: ВМН. Расстрелян 21 ноября 1937 г. Место захоронения – Тюмень. Реабилитирован 1 февраля 1958 г.».
Иван Зорин – это мой дед, о котором я много слышала от бабушки Лукерьи Афанасьевны, от моей мамы Валентины, её братьев Василия и Михаила и сестры Антонины. Этим своим повествованием хочу рассказать о том, как всё было.
1937 год вошёл в историю нашего государства, как кульминация массовых репрессий против своего народа. В постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) от 2 июля 1937 г. № П51/94 «Об антисоветских элементах» было обращение «…всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учёт всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но всё же враждебные элементы были бы переписаны и высланы… по указанию НКВД. В пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество, подлежащих высылке. Секретарь ЦК И. Сталин».
Через день вышеупомянутое постановление директивой 836/ш было доведено до местных властей. Новаторство этой директивы в том, что поимённые списки заменили лицензиями на расстрел и не было количественных ограничений. Нарком внутренних дел СССР Ежов для ускорения выполнения вышеупомянутого постановления созвал 16 июля совещание руководителей территориальных органов НКВД. Все присутствовавшие на совещании, старые опытные чекисты, услышав приблизительные цифры наличия «врагов народа», которые подлежат аресту и уничтожению, оторопели. После выступления Ежова в зале воцарилась гробовая тишина. Все застыли на местах. Вдруг со своего места встал начальник УНКВД Омской области, старейший контрразведчик, ученик Дзержинского и мужественный большевик Салынь: «Заявляю со всей ответственностью, что в Омской области не имеется подобного количества врагов народа и троцкистов. И, вообще, считаю совершенно недопустимым заранее намечать количество людей, подлежащих расстрелу и аресту». «Вот первый враг, который сам себя выявил!» – резко оборвав выступающего, крикнул Ежов. Салыня арестовали.
Более никто не посмел возразить Ежову. В Омск вместо Салыня был назначен майор госбезопасности Горбач. Для проведения «операции» Омскую область разделили на семь оперативных расстрельных секторов: Омск, Тюмень, Тобольск, Ишим, Тара, Остяко-Вогульск, Салехард. На местах расстрелами руководили старшие лейтенанты госбезопасности Петров (Тюмень), Тарасов (Тобольск), Дудин (Остяко-Вогульск), Бэраусов (Ишим), Божданкевич (Салехард).
Количество «врагов народа» умножалось, планы по их отлову и отстрелу выполнялись и начинали перевыполняться. Расстреливали по ночам: в Тюмени – в подвале здания НКВД на углу улиц Республики и Семакова. Убитых тайно закапывали на окраине Затюменского кладбища…
Горбач пробыл в Омске меньше месяца, его перевели в другое место, а Омское УНКВД возглавил капитан госбезопасности Валухин, который за перевыполнение расстрельных планов 19 декабря 1937 года, к 20-летию создания органов ВЧК-ОГПУ-НКВД, получил орден Ленина.
Валухина и Ежова расстреляли в 1940 году.
Только в 1937 году было осуждено 790 тыс. 665 человек, а с 1921 по 1938 гг. – 2 млн 944 тыс. 879 чел., из них только 30% уголовников.
Арест
Раскулаченные Зорины прибыли в Лиственичный в 1934 году. Работящие, они быстро влились в коллектив таких же обездоленных переселенцев. Жизнь потихоньку налаживалась. Посёлок строился. Было своё жильё. Работали с раннего утра и до позднего вечера. В посёлке была организована так называемая неуставная артель, постепенно переросшая в колхоз «Красная поляна». Ко всему колхозному люди относились, как к своему собственному, берегли каждую вещь, берегли поля: никто не перебежит, не ступит на засеянное поле, чтоб не помять растения.
В ноябре 1936-го у Лукерьи и Ивана Зориных родился четвёртый ребёнок, Мишенька. Старшей дочери Валентине было уже 10 лет, Антонине – 9, Васе – 7. Все очень любили младшего брата. «Отец любил играть с нами. Учил нас тому, что умел сам. А умел он многое: стеклить окна, точить пилы, шить сапоги, обутки, плести лапти, делать бочки, – рассказывала мама, – купит нам какие-то бусики, бантики, мама иногда ругала отца за это, а он отвечал ей: «Они же девочки, пусть наряжаются».
В середине лета 1937-го появился в Лиственичном немец по имени Иван. Откуда – никто не знал. Говорил с небольшим акцентом. Семьи у него не было. Часто его видели у коменданта. Жители посёлка жалели нового односельчанина, помогали, кто чем мог. Он со всеми беседовал, был доброжелательным.
Аресты в посёлке были и раньше, но в конце августа и сентябре 1937 г. начались повальные. Деда арестовали 18 сентября 1937 года. Он собрался на мельницу, запряг лошадь, положил 3 мешка зерна для помола на телегу, и только взял в руки вожжи, как подошли двое мужчин: «Вы – Зорин Иван Иванович?». Он ответил: «Да». «Вы арестованы», – сказал один из мужчин. Дед попросил переодеться. Они разрешили и даже предложили ему пообедать.
Он поднял высоко над собой младшего сына, которому было 10 месяцев, со словами: «На горе или на счастье родился ты маме?» Поставил на ноги. Попрощался со всеми. А бабушке сказал: «Возможно, я не вернусь, Луша. Тяжело тебе будет. Одна просьба у меня: как бы трудно не было, дай детям образование». Его увели в «каталажку», была за клубом избушка с крохотным окном и дверью, куда иногда закрывали провинившихся жителей. В избушке не было ни стола, ни стульев. Заключённые сидели на полу. «Когда посадили отца, – рассказывает моя тётя Антонина, – мы с Валей подходили к «каталажке», вставали напротив окошечка. Милиционер, что ходил вокруг, делал вид, что нас не видит, уходил на другую сторону. А мы звали отца. Он выглядывал в оконце и разговаривал с нами. Разрешали передавать продукты. Когда привозили заключённых с других посёлков, мама пекла больше хлеба. Мы его передавали».
Бабушка сушила сухари, по слухам заключённых отправят пароходом. Число арестованных росло, их перевели в клуб, усилили охрану. Из нашего посёлка арестовали человек 40. Немца Ивана забрали последним. Из Книги памяти узнаем, что 24 человека были расстреляны. А немец вскоре вернулся. Бабушка ходила к нему, и он сказал, что скоро все вернутся. Как неизвестно, откуда он появился, так же незаметно исчез. Поговаривали, что это он на всех доносил.
Последняя встреча
Ранним утром Лукерья пошла проводить корову в стадо и увидела, что у здания клуба арестованных построили в колонну и повели вдоль берега озера Туман в сторону Леушей. Она быстро вернулась домой, разбудила Валю с Тоней и отправила догонять колонну. «Мама разбудила нас утром рано, дала мешок с сухарями. Сухари в мешке разделила на две части, чтобы удобнее было нести на плече. Мы побежали догонять арестованных. Тоня была младше, поэтому мешок с сухарями несла я, – рассказывала мама. – Догнали мы колонну у Опорного пункта. По бокам, впереди и сзади ехали на лошадях конвоиры. Отец шёл в последнем ряду и был крайним. Мы подбежали к нему, он взял нас за руки. Мы, счастливые, шли рядом с отцом, пока один из охранников нас не прогнал. Когда подходили к пристани, толпа разделила нас с Тоней, мы потерялись. Тоня оказалась ближе к пристани, а я с сухарями осталась в стороне. Наконец мы нашли в толпе друг друга, но отца уже посадили в трюм парохода «Храбрый».
А вот воспоминания Антонины: «Взяв у Вали сухари, я смело прошла на пароход. Один из конвоиров спросил: «Ты к кому, девочка?» Я сказала: «К Ивану Зорину». Он крикнул: «Кто Зорин? Выйдите». Отец вышел, я передала ему сухари, сказала, что мы его сильно любим. Он крепко меня обнял и поцеловал. Это была последняя встреча с отцом».
Пароход, шлепая плицами, отчалил от пристани. Гудки его были душераздирающими. Все, кто был на берегу, плакали. Конечно, ни о каком терроризме наши родственники не ведали, поэтому были спокойны: «Проверят, разберутся, отпустят». Один из сопровождающих, Бабинов, вспоминал: «В дороге мы мирно беседовали. Я знал, зачем везу мужиков, а они, как дети наивные, и в мыслях страшное не держали, лишь возмущались, что их оторвали от дел…».
Так была свята вера в справедливость: невиновных не наказывают. С этого страшного сентября 1937 года мы больше ничего не знали о судьбе деда.
Таинственный остров
В связи с неизвестностью о судьбе арестованных родственников, ходили разные слухи. Всем хотелось верить, что их родные живы и здоровы. Один из таких слухов, будто бы заключённые находятся на каком-то острове, откуда выехать невозможно. Добраться туда можно только самолётом. И, действительно, прилетали самолёты и садились зимой на лёд Тумана у Лиственичного. Их заправляли, подвозили продукты, рыбу… Но куда они летали? Что за таинственный остров навещали лётчики? Моя мама рассказывала: «Мы бегали на озеро, смотрели на прилетающие самолёты, на лётчиков. Однажды Вася, наш брат, подошёл ближе и спросил, не видели ли они нашего отца Ивана Зорина. Один из лётчиков приобнял его и угостил кусочком сахара»…
Правда ли это, про остров? Наверное, это было и останется навсегда тайной. Самолёты были из Тюменского лётного объединения. А Вася вырос и стал лётчиком.
Письмо Сталину
Уже работая над этим рассказом, позвонила я своей тёте Антонине Ивановне Лунден (Зориной), чтобы уточнить некоторые детали. Ей 94 года. Проживает она в г. Иркутске, заслуженный учитель. И она мне рассказала о письме Сталину:
– Мне было лет 11. Я пришла из школы домой. Мама ругала за что-то брата Васю и закончила, как всегда, фразой: «Вот был бы отец…» И заплакала. Я подошла к ней, прижалась и сказала: «Мама, я напишу письмо Сталину. Он у нас в хрестоматии на фотографии держит девочку на руках, он очень любит детей, он добрый, он разберётся, что наш отец ни в чём не виноват». Мама резко перестала плакать и строго сказала: «Не вздумай! Ещё меня посадят. С кем останетесь?» Но я её ослушалась и написала такое письмо:
«Дорогой и любимый наш товарищ Сталин! Я шлю вам горячий сердечный привет. Зовут меня Антонина. Мне 11 лет. Я и мои сестра и брат учимся в школе, а младший брат ходит в садик. Все мы учимся хорошо. А у меня по всем предметам «отлично». Наш отец Зорин И.И. работал в нашем колхозе «Красная поляна». Он был стахановцем. Ему от колхоза давали премию: стол и стулья. Он любит нас, детей. Он самый лучший отец! Но его арестовали. Нам без него плохо. А мама всё время плачет.
Дорогой и любимый наш вождь, товарищ Сталин! Прошу Вас разобраться. Отец ни в чём не виновен. Он не делал ничего плохого. Надеюсь на Вас, что Вы не оставите мою просьбу. Я буду ждать Вашего ответа с нетерпением. Зорина Антонина, пос. Лиственничный Кондинского района Омской области».
Вскоре бабушку вызвали к коменданту. Там сообщили: «Ваш муж Зорин И.И. признан виновным и приговорён к 10 годам лишения свободы без права переписки». Бабушка пожурила Тоню за то, что она её ослушалась, а потом сказала: «Слава Богу, живой». До какого чиновника дошло то письмо? Но в то время все были уверены, что ответил сам Сталин. А дети были в недоумении, как же так, в чём отец виновен? И не знала тогда Тоня, что семью девочки из хрестоматии, что держал на руках Сталин, тоже расстреляли…
Запросы. Ответы
Рассказывает младший сын Лукерьи Афанасьевны Михаил. Ему 85 лет. Он подполковник, проживает в Киеве.
– Я учился классе в пятом, мама подавала в розыск. Приходил товарищ, сказал, что из милиции, прочитал маме «бумагу», что её муж, Зорин И.И. умер от язвы желудка в Магадане. Документ он не оставил. А маме от такой весточки стало плохо. Когда я пришел из школы, она сказала: «Осиротели мы, сынок»…
Я помню, бабушка всегда почему-то верила, что муж живой и вернётся. Постоянно делали запросы. Ходила к тем, кого забирали вместе с дедом, и кто вернулся. Кто вернулся с войны, спрашивала, не встречались ли они где, случайно.
Только в 1958 году дед был реабилитирован. А на последний запрос поступил конкретный ответ из КГБ СССР, управления по Тюменской области от 24.05.1990 г. № 10/5-468 (5): «…Необоснованно обвинялся в том, что «…будучи враждебно настроен, как репрессированный кулак, находясь в ссылке, систематически вёл контрреволюционную террористическую пропаганду против руководителей партии и правительства. Распространял провокационные слухи о скорой гибели соввласти и победе фашистских государств…». 15 ноября 1937 года Тройка УНКВД по Омской области приговорила Зорина И. И. по ст.58-10,11 УК РСФСР к расстрелу. 21 ноября 1937 года приговор был приведён в исполнении в г. Тюмени».
Заключение
Лукерья Афанасьевна выполнила наказ мужа: все дети получили образование. А в Лиственичном поставлен памятник: справа – расстрелянные в 1937 году, слева – погибшие на Великой Отечественной войне. И слева, и справа имеются фамилии наших родственников.
В 1992 году не стало бабушки, она прожила 92 года. На похороны приехали её дети, привезли земли с Затюменского кладбища и памятник поставили общий для отца и матери, чтобы было кому поклониться.
Использованная литература: «Книга памяти Тюменской области», «История России. 1917-1940. Хрестоматия», г. Екатеринбург, 1993 г., О. А. Кошманова «Приговорённые к памяти».
Эльвира ПУГИНА, родословное общество «Истоки», г. Заводоуковск